Дочери мертвой империи [litres] - Кэролин Тара О'Нил

Уже мертвое тело Нюрки Петровой упало в грязь. Ее муж, Фома Гаврилович, потерял сознание от потрясения.

Солдат выпустил его и позволил рухнуть на землю.

Раздававшийся до этого робкий шепот затих. Перестали петь птицы. Даже солдаты прекратили смеяться.

А потом Анна отчаянно закричала.

Белый офицер Сидоров развернулся к нам. Его узкие злые глаза встретились с моими. Мое сердце сжалось. Я закрыла Анне рот рукой и втолкнула ее в толпу моих соседей.

Лейтенант Сидоров принялся выкрикивать приказы. Соседи перешептывались друг с другом. Кто-то ободряюще похлопал меня по спине, когда я пробиралась мимо. Я находила свободные места и шла вперед, куда угодно, лишь бы подальше от Сидорова. Подальше от Нюрки с дырой в лице.

– Твоя мать там, – прошептал кто-то и указал в нужном направлении.

Я почти побежала к ней, шагая так быстро, как только могла, не выпуская Анну. Рука, зажимающая ей рот, уже вся намокла от ее слез.

– Женя! – воскликнула мама, увидев меня.

Я выпустила Анну, которая наконец-то перестала кричать, и кинулась в объятия мамы. Она прижала меня к себе. Запахло рожью и свежим льном. Как дома.

– Где Костя? – спросила я.

– Он дома. В порядке. Как ты? – Она погладила меня по щеке, а ее ярко-голубые глаза, такие же большие, как мои, пробежались по мне сверху вниз. Свои светлые волосы она убрала под серый платок. – Мы слышали выстрел.

Костя в безопасности. Белые не могли знать, что он служил в Красной армии, иначе давно бы убили его или арестовали. Успокоившись, я тихо засмеялась.

– А это кто, Женя? – спросила мама. Она наклонила голову в сторону Анны.

Парочка соседей из любопытства подошли поближе – поглазеть. Анна смотрела в землю, все еще бледная и дрожащая.

– Подруга. Я потом объясню. Мамочка, они Нюрку Петрову убили, – рассказала я.

Плечи мамы опустились, она прижала ладонь к сердцу. Закрыла глаза.

Петровы были давними друзьями нашей семьи. Нюрка Петрова делала горшки, которые я ездила продавать, а потом мы делили прибыль. Ее муж был добрым человеком. Как и все, они сталкивались с жизненными трудностями. В голову не приходил никто другой, кроме них, кто меньше всего заслуживал такой участи.

Мне стало интересно, не молится ли мама. Она не отказалась от своей веры, хотя и не выставляла ее напоказ с тех пор, как мы выгнали попа из поселка.

– И еще, мама, они забрали Буяна, – сказала я.

Слова застревали в горле. Все случилось так быстро. В одно мгновение он был у меня, а в следующее белый солдат уже уводил его прочь.

Мама лишь покачала головой.

– Почему они застрелили Нюрку? – спросила она.

Она стояла слишком далеко и не видела произошедшего. Так что я пересказала случившееся ей шепотом. Пока я говорила, Анна села на землю и уткнулась лицом в колени. Люди вокруг нее отошли подальше, словно она была прокаженная.

Мама наклонилась к ней:

– Можешь встать, девочка?

Анна сделала вид, что не услышала ее.

Толпа зашевелилась. И тут я поняла, что это было не просто скопление людей. Мы стояли в очереди. Каждый дом должен был передать солдатам еду или вещи, и только потом семью отпускали с миром. Мама принесла мешок, в который положила, должно быть, половину нашей капустной грядки, сыр, старые садовые инструменты и три книги.

– Почему ты отдаешь батины книги? – спросила я.

– Слышала, что офицеры любят читать, – сказала она, все еще не сводя глаз с Анны, сидящей рядом с очередью. – Может, так удастся их задобрить.

Я нахмурилась и полезла в мешок.

«Война и мир». Как-то зимой, когда мне было одиннадцать, батя заставил нас прочитать весь том вслух. Мы читали главы по очереди. Лев тогда еще живой был. Он ни за что не прочитал бы роман по собственной воле, но сама история ему понравилась. Костя же постоянно стонал, особенно когда приходила моя очередь читать. Он катался по полу, словно изнывая от боли, пока я, отчаянно краснея, с трудом продиралась сквозь каждое слово.

А вот «Мертвые души». Гоголя так потрепали, что некоторые страницы просто лежали внутри, ничем не прикрепленные к обложке. Батя одалживал эту книгу своим ученикам. Они не всегда обращались с ней бережно, но всегда возвращали. В поселке батю уважали, даже любили, потому что он, в отличие от мамы, вырос в Медном. Даже поп его любил, сделал его местным учителем, хотя батя никогда не был особо верующим.

– Ну, эту они точно не заберут.

Я вытащила Гоголя. Сколько дней я обсуждала это произведение с батей! Засунула книжку под сарафан – на животе образовался очевидный горб.

Прежде чем мама успела что-то сказать, я добавила:

– Они ее не заслуживают, мама! Особенно после того, что они сделали с Нюркой.

– Забери свою подругу, – только и сказала мама. Она нахмурилась: – Кто она такая?

Я не знала, что ответить. Мама не была большевичкой, но и ей не понравится, что я притащила домой беглую преступницу. Мне и самой это не нравилось.

– Объясню дома. Но я… э-э… сказала белым, что она моя двоюродная сестра. Они сказали, что ей тоже нужно принести мешок.

– Что? – Мама повернулась ко мне. Я сжалась. – Нет, Женя. Нам больше нечего давать. Голую овцу не стригут.

Я вспомнила телегу с товарами, оставшуюся в Исети. Нужно было вернуться за ней, когда Юровский уехал. А вместо этого я сбежала. Как последняя трусиха.

– Они сказали, что добавят нас в какой-то список, если мы не принесем сколько нужно, – промямлила я.

Я не привыкла все портить. В нашей семье я всегда исправляла. Но из-за Анны и глупого решения ей помочь мы оказались меж двух огней. Придется либо убеждать белых, что мы все-таки не знаем Анну, и бросать ее на произвол судьбы, либо отдавать больше еды.

Мама выругалась:

– Дурацкий список. Говорили, если кто-то не принесет что должен, они пойдут к нему домой и заберут еще больше.

– Прости, мама.

Она вздохнула и погладила меня по голове:

– Попробую их переубедить.

– Хорошо. Я догоню, мама.

Она кивнула. Очередь продвинулась вперед.

Я присела рядом с Анной, которая все еще сидела на траве. Мама пыталась успокоить ее добротой. А я попробую кое-что Другое.

Я схватила Анну за подбородок и подняла ее голову. Она была бледнее обычного. И глаза мокрые от слез.

– Вставай, – сказала я. – Очередь двигается. Хочешь одна остаться? Я пойду домой без тебя.

Услышав это, она напряглась и покачала головой.

– Тогда вставай.

– Тот лейтенант… – тихо сказала она. – Я не понимаю, как… Я не вынесу, если увижу